Схема мотивационного объяснения, включающая посылку о предрасположенности исторического деятеля поступать рационально, может помочь также и в решении одной трудности, с которой проф. Дрей столкнулся в своей книге н на которую он ссылается в своем докладе. Согласно Дрею, имеются действия, которые квалифицируются как рациональные, несмотря на то что они были произведены без действительного взвешивания и расчета. И в самом деле, в своей книге он доказывает, что в той мере, в какой некоторое действие оказывается целесообразным вообще — причем безразлично, па каком уровне сознания было принято решение осуществить данное действие, — оно может быть объяснено рациональным способом, так как «имеется принципиальная возможность расчета таких действий» и «человек, совершивший эти действия, мог бы проделать такой расчет, если бы оп имел достаточное время или по крайней мере мог бы проделать его уже после совершения действия» 19. Но так как, по гипотезе, никакой расчет или обдумывание действия не имели места и соображения рациональности фактически не играли никакой роли в поступках данного лица, то их объяснение ссылкой на возможные расчеты представляется мне просто фиктивным.

Отвечая па возражение Новелл-Смита, который, по-видимому, имел в виду как раз это обстоятельство, проф. Дрей в своем докладе сттова утверждает, что цели, приводимые в мотивационном объяснении поступка, не должны обязательно приниматься в расчет историческим деятелем при совершении им своих действий. К этому он добавляет, что наше понимание этого действия может возникнуть при осознании рациональной связи между данным действием и мотивами и представлениями, которые мотивационное объяснение приписывает этому деятелю. Но и в данном случае факт осознания нами такой логической связи, безусловно, не может привести нас к пониманию того, почему это действие было предпринято, так как, согласно предположению, человек, совершивший действие, совсем не осознавал этой связи.

Однако нам кажется, что проф. Дрей, считая некоторые из действий, которые были предприняты «мгновенно», без размышлений, сходными с действиями, выросшими па основе тщательного обдумывания, прав в одном отношении. И это его положение можно оценить по заслугам, только придавая ему несколько отличную (опять же основывающуюся на принятии посылки предрасположенности!) трактовку. В соответствии с ней «рациональное объяснение» такого действия достигается приписыванием данному лицу определенных поведенческих предрасположений, приобретенных им в процессе обучения. Начальные же фазы этого процесса действительно включают сознательное размышление и обдумывание. Обратите внимание, например, какие разнообразные и сложные движения требуются для того, чтобы печатать на машинке, вести автомобиль по дороге с оживленным движением, сверлить и пломбировать зуб. Все эти движения заучены в процессе обучения, которое включало более или менее сложную работу мысли в своих начальных фазах. Но со временем все эти движения стали «второй натурой» человека и совершаются им автоматически, боа сознательного обдумывания или при очень небольшом участии сознания.

Конкретный поступок такого рода не может быть тогда объяснен с помощью воспроизведения того расчета или размышления, которого данное лицо фактически и не совершало, равно как и с помощью указания на то, что его действия соответствовали каким-то его предполагаемым целям. С другой стороны, он мог бы быть объяснен, если бы мы представили его как проявление общего поведенческого стереотипа этого человека, приобретенного им в процессе обучения только что упомянутым способом20. Очевидно, что н это производное мотивационное объяснение явится объяснением, основывающимся на широкой трактовке понятия предрасположенности, а отсюда оно должно по своему логическому тину относиться к объяснениям с помощью охватывающих законов.

Принятие нашей общей только что сформулированной концепции мотивационного объяснения отнюдь не требует от нас отрицания того, что, как правильно подчеркивает проф. Дрей, историки, вводя мотивы в объяснение действий, обычно стремятся показать, что действие «имело смысл» при подходе к нему с точки зрения его целей и идей, которые его вызвали. В равной мере мы не отрицаем и того, что раскрытие этого смысла может доставить большое интеллектуальное наслаждение. Мы, скорее, попытались доказать, что — даже отвлекаясь от весьма большой проблематичности самого понятия рациональности (правильности) — простое указание на осмысленность, необходимость действия в данной ситуации не может считаться при строго логическом подходе достаточным объяснением того, почему данпое действие было действительно предпринято.